СОРЯН, ДАВАЙТЕ БЕЗ МЕНЯ

Марина Магомеднабиевна Ахмедова – писатель, журналист, блогер. По образованию – филолог, лингвист. Является защитником бездомных животных. С 2014 года – заместитель главного редактора журнала «Русский репортёр».

Постоянный автор журнала «Эксперт». Специализация – интервью, репортажи на социальные темы. Много работала на Северном Кавказе. Кроме журналистики занимается писательской деятельностью. Является автором рассказов и романов. Автор восьми книг. В 2012 книга «Дневник смертницы. Хадижа» вошла в шорт-лист литературной премии «Русский Букер». Книги Марины Ахмедовой – «Хадижа», «Крокодил», «Камень Девушка Вода», «Уроки украинского» переведены на европейские языки. Лауреат двух премий «Искра» (высшая премия в области печатных СМИ), лауреат премии «Общественная мысль».

С 2014 по 2018 Марина Ахмедова освещала военный конфликт на территории Украины и Донбасса. В августе 2015 года сборник репортажей «Уроки украинского» Марины Ахмедовой был внесён в список запрещённой литературы на территории Украины. 

С 16 ноября 2020 года Марина Ахмедова  – член Совета по правам человека РФ. Сейчас Марина Ахмедова большую часть времени проводит на Донбассе, выполняет гуманитарную миссию. Она помогает жителям освобождённых в ходе СВО населённых пунктов всеми доступными способами. Попутно пишет заметки о том, что же на самом деле происходит с людьми  там, в Мариуполе, Донецке, маленьких и больших сёлах многострадального Донбасса. Сегодня публикуем одну из её самых пронзительных статей, как ответ тем, кто продолжает твердить, что он пацифист и осуждать специальную военную операцию России.

«А что делать человеку, если он – пацифист?». Сегодняшнюю Москву потрясывает от вопросов. Вопросы задаются шепотом в узких компаниях. Шепотом, но на сильных вибрациях. Москву потрясывает чувствительно. И вопрос про пацифизм – один из вибрационных. А что делать человеку, если он пацифист? Если он против войны? Если он не хочет, чтобы гибли люди? Если он за мир? А его – этого человека – хватают, когда он стоит со своим мирным плакатом, где написано – «За мир!». Человека увозят в автозаке. Человек проводит ночь, а то и две в отделении полиции – этот несчастный человек. А потом его судят. Его – голубя мира. А он лишь был за мир. «Что случилось с этим миром? – проходит по Москве вопросительная вибрация сильного напряжения. Нет, возмущения. – Что происходит с миром, если в нём стали судить за мирные призывы? Да мир сошёл с ума. В нём всё перевернулось с ног на голову!»

В 2014-м я видела человека – с мягкими руками и большими голубыми глазами – он только что убил. Уложил сразу пятерых. У человека был настойчивый взгляд, обращённый в нездешнее пространство, и оно как будто раздвигало перед ним свои мягкие слои, показывая страшное. Рядом с ним уже стоял полковой капеллан и мягко увещевал – «Да, Володя, убить человека не просто. Душе человека к убийству не привыкнуть. Но ты сделал это за други своя». Володя – донецкий ополченец, мужчина в возрасте, месяц назад шахтёр –  стоял на блокпосту. Подошли пятеро украинских военных. Он расстрелял их в упор, и это теперь усугубляло состояние Володи – он видел их близко и хорошо помнил каждого, и особенно как у одного на шее появилось пятнышко, и оттуда потекла кровь. Дальше Володя увидел украинские танки. Вынул из гранаты чеку – для себя, другой рукой поднёс к губам крестик, висевший на шее, поцеловал его и побежал в дыму, прося прощения у Бога. Из дыма он вышел человеком, у которого из глаз текли непрекращающимся потоком слёзы. Он вышел человеком несчастным, на душе его лежало убийство, и теперь, слушая капеллана, Володя недоверчиво улыбался – душе человека к убийству ж не привыкнуть.

Володя тоже хотел быть пацифистом, но реальность – жестокая реальность, которую создавал не он – не оставила ему такого выбора. Когда к Володе домой пришли с оружием в руках и стали убивать его близких, он не смог, как истый пацифист, сесть на краешек дивана, закрыть глаза и вообразить, будто ничего особенного не происходит. Но ведь если бы так сделал любой убежденный пацифист, то и он бы сразу перестал быть пацифистом и превратился в кого-то другого. В сильно напуганного человека, парализованного страхом, не способного защищать и положить жизнь свою за близких своих. То есть любой разумный пацифизм имеет свои рамки, условия и обстоятельства, которые чаще всего от отдельно взятого человека не зависят. К сожалению, не зависят.

Или представим себе солдата Великой Отечественной войны. Представим, как он говорит – «Да, товарищи, тут жгут наши сёла, убийственная машина ползёт по нашей земле, уничтожая людей, мы, кажется, вымрем все, и это – очень плохо. Но я – пацифист. Я – против любого убийства. Мне и муху-то убить сложно, не то, что человека. Вы там воюйте, защищайте свою землю. Но, сорян, без меня – мне убеждения не позволяют». Это был бы пацифист или эгоист? Такого человека вы назвали бы добрым, болеющим за любое другое живое существо или просто малодушным индивидуумом, отсиживающимся за чужими спинами?

Пацифизм – это хорошо. Пацифизм – это очень хорошо. Но в определённых условиях и обстоятельствах. А, скорее, в тех, когда ты со своим здоровым пацифизмом действуешь на предотвращение ситуации, а не начинаешь выкрикивать антивоенные лозунги, когда к горлу твоей матери подставили нож.

Порой – а в наше время довольно часто – пацифизм становится синонимом эгоизма. Под маской пацифизма порой – а в наши времена очень часто – прячется страх, ненависть, предательство, желание сдаться без боя и сдать всех своих. Современный пацифизм, к тому же, начал разделять людей. Он заявляет: все, кто не за мир, жаждут крови. Все, кто не выступает против прекращения спецоперации – жестокие извращенцы, с которыми страшно жить в одной стране. И человеку, который, приняв во внимание доступные ему факты и обстоятельства и потому операцию не осудил, закрадывается мысль – я не такой, я кровожаден, есть люди белее и добрее меня. Ложная закрадывается мысль. Современный ложный пацифизм осуществляет эту манипуляцию над сознанием людей. Современный пацифизм становится удобной позицией для демонстрации своего превосходства. И в таком пацифизме не остается ничего пацифистского. Но значит ли это, что пацифистом быть сегодня нереально, а настоящий искренний пацифизм невозможен?

Как это ни странно прозвучит, но пацифизм живёт и здравствует в окопах. Военные бывают большими пацифистами, чем гражданские. Вот возьмём снова того же Володю – человека с мягкими руками. Я не следила за его судьбой, но слышала, что он продолжил воевать, а оплакивать убитых перестал месяцев через пять. Душе человека к убийству не привыкнуть. И если оно тебе по-настоящему противно, и ты – мужчина, человек духа – то берёшь оружие и идёшь защищать гражданских от убийц. Убивая, каждый раз отщипываешь от своей души по кусочку и бросаешь эти крошки в бездну с мягкими слоями, и пока ты это делаешь гражданские, находясь в созданной тобой безопасности, имеют привилегию выходить с антивоенными плакатами и рассуждать о том, что даже муху убить им было бы сложно. Ты невозвратными крошками своей души оплатил им эту возможность. И кто ж тут пацифист – гражданский, который прячется за твоей спиной, или ты сам? Ты. Сам.

Мы не выбираем времена, в которые живём. Чаще всего мы не выбираем декорации этих времён. Не выбираем обстоятельств. Мы бы все, за редким нездоровым исключеньем, предпочли жить в мире, в котором не было б войны, люди бы не гибли от пуль и снарядов. Мать не оплакивала бы убитого ребёнка. Ребёнок не потерял бы отца. Не разрушались бы дома. Не ложились бы безвинные под завалами. Мы все этого хотим. И в этом смысле мы все – пацифисты. Мы все хотим, чтобы наступил мир. Но мы и понимаем, что его давно не было в том внешнем узле, который сплёлся вокруг России. Поэтому мы о своём пацифизме, стиснув зубы, молчим. Истинный пацифизм в среде гражданских – это пацифизм с закрытым ртом. Без плакатов «Остановите пушки!» и «Миру – мир». Мира нет. Пушки стреляют. И в этих обстоятельствах отвернуться и закрыть глаза, воображая муху, которая тоже хочет жить – пацифизм?