ПОБЕДИТЬ ЭКСТРЕМИЗМ МОЖЕТ ТОЛЬКО

РАБОТАЮЩАЯ ЭКОНОМИКА

 

14 0Об истоках происхождения экстремизма в Дагестане сказано немало. Эта глобальная проблема уже рассмотрена в различных публикациях с религиозных, идеологических и педагогических позиций. Известный в республике предприниматель и общественник Шафи Акушали во многом согласен с общепринятыми тезисами, однако имеет свое видение проблемы, которое выдает присущее ему мировоззрение трезвомыслящего экономиста.

  

– Добрый день, Шафи. Так с чего же началось развитие экстремизма в республике?

– После развала комсомольского движения, как основы коммунистической идеологии среди молодежи, образовался идеологический вакуум. Ни федеральный центр, ни региональные элиты ничего не предложили подрастающему поколению кроме пути мафиозных разборок, где главной целью являлась нажива. В северокавказских регионах, в частности в Дагестане, молодежи в структуре населения больше, чем в среднем по стране. Соответственно, идеологический кризис в этих регионах проявился острее. Наряду с возведенной в культ жаждой наживы, молодежь пыталась найти и справедливость. В качестве единственной альтернативы молодежи предлагалась религия, отнюдь не только исламского толка. Наблюдался расцвет в Дагестане различных христианских течений и сект. Увлеченная восточными единоборствами молодежь становилась проводником философии буддизма и конфуцианства.

Появление новой, совершенно иной идеологии, в условиях падения прежних идеалов, было предопределено. Но, когда мы задаемся вопросом о причинах трансформирования религиозных взглядов северокавказской молодежи до позиций экстремизма, необходимо понимать, что альтернативы попросту не было. И речь в данном случае не о религии, как методологии исполнения священных ритуалов, но о вере в справедливость, достижение которой оправдывает любые средства. Увы, умеренное традиционное духовенство, декларируя общечеловеческие ценности, оказалось достаточно толерантным к порокам, регулярно находя идеологические компромиссы с людьми, чьи реальные поступки были  далеки от религиозных догматов. Дуализм религиозной теории и практики вызывал раздражение, заставляя мировоззренческие установки населения смешаться все далее.

– Несоответствие партийных лозунгов реальным делам наблюдалось в стране задолго до этого.

– Собственно, этот процесс был запущен еще при Советском Союзе, когда обывателю с трибун и телеэкранов декларировалось скорое построение коммунизма, всеобщее равенство и братство, а на деле партийцы и цеховики являлись привилегированным классом, чей уровень жизни и социальное положение порою отличалось от жизни рядового трудящегося разительно. Особенно это ощущалось именно в национальных республиках, где партийные руководители являлись слабо замаскированными феодалами, чья власть зиждилась на силе карательного аппарата советского государства. Еще недавно разочаровавшись в коммунизме, уже не сложно было отвергать и тезисы традиционного духовенства, в какой-то степени занявшего роль партработников.

К сожалению, достойной альтернативы для критически оценивающей все молодежи до сих пор не предложено. При этом следует понимать, что дагестанцы этнически являются мусульманами и противоречащие исламу идеологии либо обречены, либо станут новыми очагами противостояния в дагестанском обществе. К сожалению, власть сегодня воспринимает исламский призыв в целом как угрозу действующему государственному строю, что ведет к раскрутке экстремизма по расширяющейся спирали виктимности. Чем больше государство стремится подавить малейшие намеки среди верующих на радикализм, тем больше их мировоззрение начинает крениться в сторону экстремизма. Двигаясь этим путем, государство неизбежно придет к новому запрету религии и отказу от принципов демократии, что, безусловно, приведет к откату в цивилизационном и экономическом развитии. Соответственно, можно уверенно говорить о том, что государство должно и просто будет вынуждено искать пути для налаживания компромисса и вовлечения верующих в общественные и экономические процессы.

– А возможен ли вообще подлинный диалог?

– Знаете, меня часто спрашивали о причинах возникновения исламского радикализма на Северном Кавказе? Однако подразумеваемый в данном случае салафизм вовсе не столь радикален по своей сути, сколь бывает неверно истолкован своими новыми последователями либо представителями других исламских течений. Нет ничего противозаконного в стремлении салафитов соответствовать образу и подобию пророка Мухаммеда в одежде, поступках или морали. Вред причиняют невежественные попытки трактования коранических текстов и жизнеописания пророка, влекущие радикализацию.

Отдельный вред наносит разделение верующих на традиционных и не традиционных. Вслушайтесь в саму формулировку, чтобы понять ее унизительность. Сама общепринятая формулировка «последователи нетрадиционного ислама» звучит унизительно, представляя собой религиозную сегрегацию и дискриминацию. Нам подается это в качестве основы борьбы с экстремизмом, однако мы почему-то забываем историю всех коранических религий. Жизнеописание пророков Мусы, Исы и Мухаммеда представляют собой историю борьбы с угнетением, неправедностью и несправедливостью. Загоняя салафитов в идеологическое  подполье, власть создает самые благоприятные условия для их радикализации.

Проблема не только, а может и не столько в репрессивных действиях государственной власти. Изучение любой проблемы современного российского общества приводит к выводу о том, что ее источником является повсеместное несоблюдение законодательства. И данный случай не исключение. На бумаге религия и власть в нашей стране отделены, однако на практике мы все прекрасно знаем, что в России четыре государственные религии – русское православие, ислам суфистского толка, иудаизм и буддизм. Под эту неофициальную доктрину подведен тот самый тезис о традиционности данных религий для населяющих Россию народов. Все, что не укладывается в рамки данных религиозных течений, незамедлительно вызывает интерес у спецслужб.

– Наличие традиционных религиозных течений не подразумевает запрета на появление новых. Однако эти новшества обязательно должны носить радикальный характер?

– Увы, делиться раем и адом готовы все. Однако уступать свою паству никто не желает. Увы, но трактовать инакомыслие как описанное Оруэллом и экстремистское по своей сути «мыслепреступление» выгодно, прежде всего, тем, кто боится потерять паству. Именно в этом и крылась причина всех известных гонений на еретиков в средневековой Европе. Боюсь, что епископов и кардиналов гораздо больше беспокоило сокращение католической паствы, которая перетекала в ряды еретиков, чем ошибочность совершаемых этими еретиками молитв. В те века это воспринималось как должное, однако живя в 21-м веке, хочется надеяться, что мы представляем собой современное цивилизованное общество, в котором действуют не жестокий закон силы, а данные Богом нормы морали и права.

К сожалению, заложенный в нашу Конституцию тезис о свободе вероисповедания на деле уже давно не работает. Даже атеист уже не может вслух поделиться своими взглядами на религию, не рискуя быть осужденным за оскорбление религиозных чувств верующих. Как сказал один мудрец: «Оскорблять меня может кто угодно, однако оскорбить себя могу только я сам». Вопрос о том, когда мы на самом деле хотим оскорбиться? Обычно лишь тогда, когда это выгодно. Не успели оглянуться, как под благородным девизом в закон уже введена новая юридическая уловка, призванная стать еще одной опорой в борьбе с инакомыслием.  Это облегчает функционирование принятой религиозной системы, которая, как и политическая власть, далеко не всегда готова к открытому диалогу с обществом.

Напомню, коммунистическая идеология была основана, на лаконичном тезисе: кто не с нами, тот против нас. Советский строй не предусматривал возможности наличия в обществе каких-то иных мнений и взглядов, однако не сумел долго удерживать общественную пружину сжатой. Начав ослабевать уже после смерти Сталина, с приходом к власти Горбачева она выстрелила, разрушив не только государственный строй, но и все государство. Исходя из этих исторических фактов, подлинно консервативный патриот должен быть в определенной степени либералом. Ведь даже в Великобритании удалось сохранить монархию только согласившись на целый ряд либеральных реформ. В случае с Британией это позволило избежать ряд политических, социальных и экономических катаклизмов, которые пережила наша с вами страна. И мы должны об этом помнить.

– Готовы ли обе стороны к подобному диалогу и на чем он должен строиться?

– Из примеров готовности дагестанской власти к реформам по консолидации общества, могу вспомнить лишь интервью для РБК, данное бывшим главой Дагестана Рамазаном Абдулатиповым, который, судя по прозвучавшим высказываниям, был настроен на выстраивание разностороннего широкого диалога в обществе. Исходя из озвученных намерений Абдулатипова, складывалось впечатление, что власть идёт по правильному пути, однако возникал вопрос о прикладной реализации тех планов и персоналиях, которые были бы способны воплотить их в жизнь. Как показала практика, система государственной власти в республике пока не готова вести живой открытый диалог с обществом, которое озвучивает массу проблем, нередко требующих жестких мер по отношению к самим чиновникам.

В исламе заложен принцип помощи нуждающимся и это огромная площадка для начала конструктивного диалога. Салафиты сегодня и сами реализовывают заметные гуманитарные проекты в Дагестане через свои частные фонды и неформальные общественные организации. Почему же не встроить исламские ценности в систему социального обеспечения наших стариков, инвалидов и нуждающихся, когда волонтеры из числа верующих могли проявить свои благородные черты, оказывая посильную помощь нуждающимся? Однако для этого власть вновь должна быть готова к диалогу и прозрачности в своей работе, иначе начнется критика. Достаточно сказать: давайте все вместе сделаем что-то полезное для общества и процветания республики.

Конечно, диалог не гарантирует того, что все радикалы сложат оружие и откажутся от попыток навязывания своей идеологии окружающим, но сам факт появления воинствующих радикалов говорит о системных сбоях в государственной системе. Люди не рождаются радикалами или террористами, они приходят на этот путь в виду ряда сложившихся вокруг них негативных обстоятельств. Устранение подобных обстоятельств и является первоочередной задачей для государства. К примеру, если в селении Гимры самым прибыльным делом оказался бандитизм под шариатскими знаменами, то глупо требовать от местной молодежи законопослушности. Однако это не значит, что нужно брать село в осаду и мучить население бесчисленными и контрпродуктивными по своим последствиям проверками, а создавать экономические предпосылки для возвращения людей к созидательному и, что главное, прибыльному мирному труду.

– О развитии экономики говорится много, однако видите ли вы позитивные сдвиги?

– Давайте взглянем, что мы имеем сегодня. Разве кто-то занимается развитием экономики всерьез и надолго? Сам Владимир Путин перед выборами 2012 года отмечал в своей статье, что у политиков в России короткое дыхание и короткая политическая память, в виду чего они просто не способны предложить долгосрочные решения. Этот тезис мы с вами наглядно наблюдаем на практике в Дагестане, где руководство республики избрало путем развития проектное управление, отказавшись от стратегического планирования. В итоге горизонт планирования у нас рассчитан от силы на три года. Аналогично работает бизнес, который может рассчитывать сегодня на кредитование своих проектов максимум на три года. Потому что банковский сектор считает трехлетний кредит долгосрочным. Лишь один ВЭБ сегодня предлагает кредитные линии на срок от 5 до 10 лет, однако доступны они не для каждого.

У Дагестана пока еще сохраняются две стратегические возможности, которыми никто даже не интересуется. Во-первых, республика может выступить в роли стартовой площадки для участия Российской Федерации в международных программах решения проблем продовольственной безопасности мусульманских стран Ближнего Востока, заняв основную нишу в овцеводстве. Вторым направлением является производство экологически чистой продукции, что могло бы решить проблему высокой себестоимости сельхозпроизводства в Дагестане. При этом не требуется огромных государственных вложений – достаточно наладить кооперацию уже работающих производителей, чей совокупный капитал мог бы решать вопросы реализации даже самых масштабных проектов. В этом плане можно поучиться у Голландии и Канады, но это пока никому не нужно.

Увы, главной целью перед бюрократическим аппаратом бывший глава республики обозначил расширение участия Дагестана в федеральных государственных программах и максимальное повышение собираемости налогов. Оба эти пути направлены на извлечение быстрых доходов, которые выигрышно смотрятся в статотчетах, однако не направлены на развитие предпринимательства как такового. Несмотря на широко разрекламированный запуск в республике так называемой территории опережающего развития, в качестве ее резидента до сих пор не зарегистрировалось ни одно предприятие. Как оказалось, работать попросту некому – все предпочитают осваивать средства госпрограмм. Однако стоит помнить, что именно шальные миллиарды субвенций из федерального бюджета и осваивавшие их чиновники и становились основными объектами, а порой и субъектами экстремистской и террористической деятельности в Дагестане.

Тамерлан МАГОМЕДОВ.